|
Елена
Костюченко Родилась 25 сентября 1987 года в городе Ярославле. Закончила ярославскую школу 49, затем - факультет
журналистики МГУ. Спецкорр "Новой газеты". Публиковалась в региональном литературном журнале «Русский
путь на рубеже веков», в литературном приложении «Уединенный пошехонец»
областной газеты «Золотое кольцо», в коллективных поэтических сборниках «Третья
пятница». Живет в Москве. |
***
Меня ругают за почерк.
Говорят: "Читать невозможно!
Это элементарное неуважение
К нормам, стандартам и правилам!"
Мне смотрят в глаза и спрашивают,
Осталась ли у меня совесть
Изводить всех упрямством,
тупым и нелепым.
Но никто никогда не увидел
В безобразном сплетении букв
Веток деревьев,
Молний слепящих,
Рогов оленьих,
Звона травы.
Никто ни когда не спросил меня,
Как я хочу писать,
Чем я хочу писать:
Шариковой ручкой – или молниями?
Все смотрят в глаза,
Но никто не заметил
Той боли и страха
Пойманной птицы –
Беспомощности
моей.
Конечно, конечно,
И нормы, и правила –
Все это ваше, не бойтесь,
Я не отниму.
А мне лишь оставьте
Молнии,
Рощу,
Стада оленьи
Да звон травы.
Все это – мое, и не трогайте!
И не пытайтесь прочесть
На черном, взволнованном,
Плачущем небе
Росчерк молнии,
Почерк молнии,
Быстрой, огненной.
Огненную строчку,
Начерканную неразборчиво…
***
Где-то там гуляет ветер,
Где-то там мой дом.
Вы в ответе (да, в ответе!)-
Я гуляю под дождем!
Солнце, словно масло, тает
Под напором туч.
Ну и что? Гляди, светает!
Вот и солнца луч.
Спит земля, летя в пространстве,
Только я не сплю.
Я гуляю, я летаю…
Может, я – люблю?
***
Я маленькая и злая,
Как черная запятая.
Как воздух, метелью вспоротый,
Как узкая пропасть ворота.
А небо дрожит и всхлипывает.
Ребенок в болезни вскрикивает.
В бреду, в бессознанье, упрямо
Надрывным шепотом: "Мама!"
И воздух беззвучно лопается,
Зрачки замирают над пропастью.
В сон клонит – хочу в бессонницу!
Что ты говоришь – успокоиться?
Спокойна. Люби другую,
За мной поставь запятую.
***
Напряжение электрическое
В воздухе ночью чувствуется.
Нечем дышать. Нет ветра.
Вакуум сожрал город.
Пусто на улицах, пусто
В сердце. И только звезды
Искрами режут нервы.
Страшно. Мне страшно небо
Черно-слепое мереть
Взглядом. Мне страшно слушать
Каменное беззвучье.
Страшно мне чувствовать этот
Мертвый, безглазый Космос.
Страшно, что ты не рядом.
Страшно, что нет тебя.
***
А осень вбежала в сны.
С размаху, с ночных вокзалов.
Смеялась, платочек мяла,
Журнал пролистала вяло
Разбила мою пиалу,
Обрезалась, зарыдала,
Ни слова мне не сказала
И спряталась - до весны?
А утром гляжу – тротуары
Полны до краев желтизны.
А листья все не кончались,
И дворничиха ругалась,
Что денег ей все должны.
Серая птица
Ты не узнаешь, увы, друг беспечный,
Где затерялся мой маленький дом.
Снова дожди. А сегодня над речкой
Серая птица взмахнула крылом.
Письма сюда не дойдут – не надейся:
Я потеряла от почты ключи!
Вот простота и законченность действий-
Солнце ослепло и дождик стучит.
Старая верба над речкой молилась,
Дождик в окно поездами стучал,
Старые ходики остановились,
И разбивалась волна о причал.
Время не шло – я не двигалась с места.
Просто мне некуда было идти.
Я не хочу быть любимой, известной –
Мне интересней смотреть на дожди.
Серая птица! Возьми мою память.
Может, сгодится на новые сны?
Дождь. Солнце смотрит слепыми глазами,
Ищет остатки уснувшей весны.
***
Главное - не оступиться бы,
Главное - дойти до дома.
Улыбнись. Смотри за птицами
И ищи в толпе знакомых.
Надо гордо улыбаться,
Смахивать украдкой слезы.
Главное - не разрыдаться:
Это вредно на морозе.
Так. Походку поуверенней
И чуть-чуть пожестче шаг.
А любовь была ли, не было -
Это, в сущности, пустяк.
Вновь весна зимою выжжена
И растоптана снегами.
Кто девчонка эта рыжая
Со счастливыми глазами?
Обнял ты ее, счастливицу,
И назвал меня - знакомой.
Главное - не оступиться бы,
Главное - дойти до дома.
***
Крылатые слова
Пищат и клянчат крошек.
Я буду их любить,
Прикармливать с ладошек.
Когда мне тяжело
И черен контур двери.
Они, как сто щеглов,
Шумят и чистят перья.
Из крыльев воздух сшит.
Они летят за мною.
Дыхание души,
Мое зверье ручное.
***
Осенние
травы горьки,
И
звезды низки, и бесы близки,
И
сердце в зубах у звериной тоски.
И ты не
даешь мне руки.
Но
после падений – внезапнее путь,
Но
после горений – просторнее грудь.
И
осенью – поздней душа – яснь и студь.
А если
что вспомнишь – забудь.
2005-08-30
***
А.С.
Небо разъято, арбуз под ножом
Сочится красным.
Косточки сплюнь. И под ручку пойдем
Там, где опасно.
Губы горячие, руки в карман.
Рвите и жальте.
На каблуках - по чужим маякам.
А на асфальте
Птица без крыльев, с хвостом, за хвостом
Свежие вести.
Пусть – не в цене, под дождем, под ножом,
Главное – вместе.
2005-11-20
______
***
Это словно читать свои письма:
привет – пока,
И листать в телефоне список своих звонков.
Это вроде бы ты, но уже не та –
С разницей в две секунды, как эхо – и звук шагов.
В общем спрашивается, как это ты могла
ставить здесь смайлики полгода назад
(сегодня с тех пор, как она умерла,
Не прошел и месяц, да, ты не могла знать)
Но эти смайлики кажутся тебе святотатственными.
ты стираешь письмо, выключаешь компьютер и думаешь
Боже
у той девочки – коса, синие глаза,
жила в провинции,
говорила о справедливости…
а тебя вчера вырвало от курева
и справедливость уже отмечена одной могилкой.
вот и мама сказала: ты была моей Леной,
а теперь чужой человек.
не слушаешься, матом ругаешься, молчишь или кричишь в трубку.
А когда-то дергала в животе
своими ножками
мне делали кесарево ножницами.
кровь от крови, плоть от плоти, кормила своим молоком,
учила натягивать колготки, запираться дверным замком.
а сейчас ты в Москве, и я не знаю, как ты выглядишь, с кем ты спишь.
как такое возможно?
я тебе бантик повязывала вот сюда
и целовала сюда.
и я не знаю, мама, как такое возможно.
давай верить что мы не виноваты
давай верить что мы не виноваты
переживем
Когда просыпаюсь, над землею
стоит закат.
Красно-желтый, зимний, как взболтанный чай в стакане.
У меня кончаются деньги, в зеркале чужой взгляд,
Ничего, зима, ничего, переживем.
В эту зиму не выпал снег, а холод в лицах друзей с октября,
С седьмого числа, если вспомнить подробности.
У меня порвалась шкура, я жду января,
Новый год, фейерверки, водка и время с нуля.
Ничего, зима, ничего, заживем.
Заживет кожа, глазницы залепит снег.
Он выпадет в город, друзья обратятся в камень,
А потом апрель, капели, сырость и свет,
Из живота прорастет трава, из лица – цветы,
Мое убожество и болезнь укроют кусты,
В мае будут листья, в июне жара,
Июль: земляника взопрела, купанья, светло с утра.
Это вам только кажется, что жизни нет,
А на самом деле кишит, бурлит, ползает
Под кожей. Каждая клеточка ест кислород, воспринимает свет,
А душа лежит, подвернув руку, сломав ножки,
И ждет, когда выпадет снег.
***
Ищешь его, суку, вглядываешься, изворачиваешься,
Сумасходишь, загадываешь, расплачиваешься.
То работаешь за ночь, то проспишься-развеешься
То в отчаянье, то надеешься,
И пока ищешь свою хеппилав, свою любовь-счастье,
Он пытается до тебя достучаться.
Но ты бежишь, времени нет, голова кружится,
Четырнадцатая жизнь зря, ангелы в ужасе.
***
Когда мир рушится, небо такое же как обычно
И люди ходят по улицам привычные до безразличия.
Кончаются сигареты, проездной в метро снова глючит.
Кошка мяучит, что-то болит и мучит.
А потом все меняется, но ничего не исчезает.
Тянется, длится, живет и себя продолжает.
Сигаретный киоск закрыт, кошка нашла объедки,
Падает первый снег, идут в школу детки.
***
И теперь, когда голос совсем не мой,
в зеркалах – другой,
Вместо сердца – дыра.
Скажи, что лучше, чем стылой зимой
закатной зимой
просыпаться в шестнадцать утра?
***
И когда твоего кумира
Расстреляют в лифте,
А женщина, которую ты пыталась спасти,
Умрет в тюрьме
Два дня спустя после оправдательного приговора.
И омоновец, не стесняясь, бьет слабых,
А журналистов увольняют из редакций
За чертову политическую позицию,
И святая борьба превращается в компромиссы,
В поддавки, в уступки – ради Великой Цели,
Ты однажды увидишь:
У друзей и врагов – одни и те же серые лица.
И каждую пятницу сходит сияние на улицы нашей столицы.
Тогда понимаешь, как сложно любить себя
(семью, друзей, страну, народ, людей – зачеркни или вычеркни)
В стихах – только выхлесты и выкрики
Вместо детского «небо такое синее».
Ты барахтаешься в атмосфере всеобщего ожидания катастрофы.
Генетический страх прорастает деревом вдоль позвоночника.
Ты рвешься на передовую – но во всеобщем упадке нет передовой.
И когда темно, и спутник рядом, думается – конвой.
Говори сама с собой.
Повторяй слова твоего редактора,
Правящего тексты
Убитых жизнью детей,
Состоящие из дат и смертей, дат и смертей:
«ГЛАВНОЕ – СОХРАНЯТЬ ПОЗИТИВНОЕ МЫШЛЕНИЕ»
Еще не
А когда Али все же не стало, Женьке долго не сообщали.
Она была где-то в Штатах, сказали, когда вернулась. Она раскричалась.
Поехала сразу же на могилу, а какая там могила
- земляной холм.
Памятника еще не было, так она прямо в глину
Бухнулась. Мы орем
И ее оттаскиваем - а она кусается, сука, вопит, как загнанный заяц.
Кое-как отвезли ее к
Катьке, сами немедленно нализались.
Алька ж сама ее бросила, замуж тут же, про эту и думать забыла.
А Женя вся в глине кричит: верните ее, я с ней не договорила,
Недолюбила ее, Господи,
Не простила.
Кристя
На ее восемнадцатом дне рождения я напилась в жопу
Получилось случайно, опоздала, а все пьяные
И она орет: ой, Ленка приехала, а сама уже в обнимку с каким-то обсосом
Ну я две бутылки залпом
Закусила креветкой
Потом вырубилась, кажется
Хотя нет – звонила маме, говорила, что до дома не дойду
(дело было в соседнем подъезде)
Потом помню, что я блевала, свесившись с дивана
Все гости сбежали на кухню, и
только Кристя
Как волшебно-прекрасная фея в своем изумрудном платье и на стокгольмских
шпильках
Подтирает мою блевотню
Я плачу, а она говорит: потерпи, Ленуля, все скоро кончится
но меня рвет и рвет
Бесконечный желудок
В перерывах пытаюсь соблюсти политес:
Испортила тебе праздник да
Нет нет ну что ты все хорошо
Буэээээээээээ
Потом снова не помню
проснулась в Кристиной кровати
между спящих рук совершенно голого мальчика
Сама вроде одетая
Но как-то не так
Кристя сидела на кухне
По ее лицу я поняла, что этот голый - тот самый
С которым она вчера
Очень хотелось курить, но мы тогда не умели и поэтому ели торт
Смотрели в тарелки и мимо друг друга - на стены
Что-то даже говорили, не помню что,
Зато
До сих пор помню этот торт и эти стены
они были кремовые
Она была моей лучшей подругой.
***
Бабушка жалуется, что ее толкнули,
Женщина жалуется, что обманули.
Ребенок - его заснули,
Лечь заставили и так оставили.
А мне ни разу не ли.
Напротив - сама рули.
Толкай, обманывай, перестилай кровать,
Заставляй ложиться, укрывай землей, притворяйся, что надо спать.
Оставляй.
К
разговору о малой родине
А она говорит – зачем мне твоя Москва?
Для чего мне скажи этот город и я сама
Мне вчера приснилось, что я
давно умерла.
Что уже умерла трава, что из
меня росла
Нет конечно, я не с ума
Просто эта зима
Стоит как в колодце тень
Для меня никак не кончится
долгий рабочий день:
Съемки онкобольных с перерывом
на кофе и сигареты
Любовь с перерывами на минеты
Трупы в свежих газетах
Газеты на трупах
Мне уже даже не страшно, Лена,
мне скучно и тупо.
Я уеду, уеду, уеду в
какой-нибудь Дублин
Или просто умру, не буду.
А другая смеется: зачем мне твоя
Москва
Мне и здесь хорошо, я и здесь
сильна и права
Не хочу в Москву, в Москве меня
встретит старость
И давай по-честному: я тебе не
нужна
Ты уже подсчитываешь, сколько
мне там осталось.
Лучше я доживу в провинции со
своими книжками,
Со своими цветочками, с
собачками-кошками.
Жалко, ты девочка, я всегда
хотела мальчишку, но
Даже ты получилась какая-то
зряшная, понарошная.
Поживу в Ярославле пока, а потом
все само, погоди немножко и -
Он мне говорит: я плевать хотел
на эту вашу столицу
Когда я горел под Дербентом, тут
сладко жрали и крепко дрыхли.
Они недорого стоят, Лена, они
тоже смертны
Все эти проценты-откаты-подарки
в конвертах ихних
Они не откупятся, Лена, увидишь,
никто не спасется
Лена, смотри, я поднялся, поедем
в Венецию-Ниццу
Бросай своих девочек,
редколлегии, сраные рифмы
Уедем смотреть на
небоскребы-корраловые рифы
Сядем у моря, ты будешь типа моя
жена
Ты мне зачем-то нужна, а Москва
уже не нужна
Только рад, если сдохнут они и
сдохнет она
А я говорю, что я остаюсь в
Москве,
По колено в снегу, по горло в
траве и ноги всегда в тепле
Этот город вцепился в гнилое мое
нутро
Гребанная каруселька, дурацкое
это метро
Только здесь мне бывает так
больно, так страшно и так светло.
Света, ты умрешь от рака в своем
Дублине или на крайний в Польше
Мама, ты там сама решай, но живи
подольше
Валера, мне кажется, ты не
успеешь в Ниццу
Тебя грохнут здесь –
беспредельщики ли, по понятиям
А я остаюсь одна, мне не от кого
бежать, не к кому торопиться,
Я уже успела с этим ужасным
городом породниться
Костями врасти, обменяться
кровью, телами слиться
Такой симбиоз-коматоз, грибница,
общая наша гробница
Наша малая родина,
Наша житина,
Умиратина.
Посмертное
Кем оправданы сумрачные мои дни?
Кто роняет книжку, требует - подними?
Кто ведет мое тело от тьмы до тьмы,
От Басманной и до зимы?
Кто отгадывает меня как забытый ребус?
Об кого поглажу себя, об кого порежусь?
Где седьмой автобус?
Пять голосов стоят в моей голове,
Десять рук разглаживают мою простыню.
Черные люди встречают меня у метро,
Провожают до дома, требуют перезвонить, но я не звоню,
Мама, не ври, мне вовсе себя не жалко.
Просто слово "я" выцвело как футболка.
Водку пила, сахар грызла, таблетки глотала,
А себя потеряла, дура, ворона, галка.
Решила звонить черным людям, путалась в номерах.
Тело свое обхватывала, морозила на сквозняках,
Чтоб почувствовать наконец себя у себя в руках.
Но ночь и Басманная,
Не дождаться утра.
Пошла умываться, увидела мертвую девочку в ванной,
Вспомнила, что умерла.
Про первую
любовь
Девочки вспоминают про первую л.
У меня в этом отношении какой-то пробел.
Помню Бутусовский парк, синагогу, какие-то пни.
Обмани меня, память, пожалуйста, обмани.
Мы же можем придумать какого-нибудь мальчика или хотя бы девочку?
Назовем Ларой, Андреем, Сашей, Володей.
распишем про первый поцелуй, про цветы на в карманах мелочь, но
Что ж меня так болит, что ж меня так колотит?
Мы придумаем первый раз и даже прогулки под ручку,
Чтобы все как у этих прекрасных, чудесных людей.
Из нас бы тогдашних вышло ведро отличных гвоздей -
Твердых, с железными шляпками, звонких, везучих.
Придумаем, вылепим хоть какого-нибудь человечка.
Проворочаем его, помучаем, покалечим.
А потом выблюем из себя, и наверное, станет легче.
***
Листья кабачков после заморозков почернели.
Не откликаются на касания, как твои щеки.
Ты отбираешь руки, глаза превращаешь в щелки,
Запираешь себя от меня на все-все защелки.
А я бы тебя носила, как
носят воду
В ладонях, боясь отвлечься, боясь напрячься,
И быпила б до того, как ты превратилась в лед, ну
Выпила б до конца, до самого-самого донца.
Ты права, мне, конечно, зачтется. Тогда уж прячься.
***
Калтык - это рубленное коровье
горло,
Розоватое, вытянутое, как вагина.
Еще в продаже имеем почки,
Печень (говяжью и свиную),
Легкие рубленные,
Кости второй категории,
Уши, рубец, мозги.
Вот бы себя так же разобрать на детальки,
Взвешивать на весах, пуская кровавый сок.
Этому кусок, ну и этой вот тоже кусок.
Они бы меня наконец насовсем сожрали
И больше б меня не трогали, не жевали.
За меня бы так не переживали.
Маме
Молоко остывает и делается невкусным.
Это не чувство, блять, даже не пред-чувство.
Это тени, растенья, ебанные полутона.
Говори за меня сама.
Говори, что больна, и чума,
и совсем охуела.
А потом заверни в себя мое бледное тело
И ходи мной беременная, улыбайся, не открывая рот.
Спи на левом боку и врачих в поликлиниках мучай.
Первый комом, мамуль, во второй раз получится лучше.
Вот увидишь, родная, все по-другому пойдет.
***
Не уступлю свое место ни старухе, ни старику.
Мне скажут - невежливая,
скажут - совсем ку-ку.
А я так чувствую, так теку.
Ведь им умирать, а мне еще долго жить.
Болеть, предавать, на этом ветру дрожать.
Для них скорый финиш, а
мне - очень долгий старт.
Нельзя оступиться, сдуться, нельзя устать.
________________
©
Елена Костюченко